|
|
Везде одинаков Господен посев
и врут о различии наций,
все люди - евреи, но только не все
нашли пока смелость признаться.
И.
Губерман
Я боюсь этого вопроса, я совершенно теряюсь, когда меня неожиданно трогают сзади за плечо, и ждут, пока я обернусь, чтобы впиться в меня цепкими комиссарскими глазами и задать этот вопрос: "Ты еврей?"
Что ты ответишь, совершенно не важно, все равно тебя назовут евреем. Поймите, что этот вопрос, в принципе, задают только евреям. Если тебе его задали - значит ты еврей.
И ведь растревожили, проклятые, мою интеллигентскую душу. Два поколения моих предков числили себя русскими. На портрете прадед с матушкиной стороны выглядит чистым помором, светлые волосы, нежное лицо. Хотя нет, дед по батюшке белорус, но ведь
славянин же! А уж если совсем честно, говорила мне как-то троюродная тетка, что моя прабабка путалась с цыганом, стерва. Поди разбери сейчас, кем он был в Мезени в 1903 году, цыганом или евреем. Возможно, что и евреем.
Мучался я долго, очень сильно мучался, Не выдержал, пошел в синагогу. Подхожу к ихнему главному и говорю: "Я еврей". Он посмотрел на меня внимательно и что-то сказал. Я ни на идиш, ни на иврите на буквы не знаю, но тут сразу все понял, особенно
когда ко мне подошел служитель, что из волжских грузчиков.
Жалко, говорят, что в Израиле женщины пропитаны солнцем и мускусом, не то что наши, квашеной капустой.
Разозлился я очень, ах, сволочи, думаю, жиды проклятые, испоганили мою жизнь. Сижу вечером на кухне с тараканами, зеркало перед собой поставил, трюмо, специально купил, изучаю жидовскую морду. Бить вас гадов надо, от предков завет такой, стакан приму, другой, озверею, замахнусь, и ... не могу. Своя ведь морда-то, больно будет. Нет, думаю, надо с духом собраться, ведь и партия учила - "перестройку начни с себя", и Христос завещал очиститься сначала самому, снова замахнусь и снова не могу, слаб очень, есть жажда физического и духовного подвига, а силенок нет.
Сижу грустный, давлю тараканов, и мучаюсь - бить или не бить, бить или не бить, бить или не бить...
